Альхайтам откинулся на спинку стула и устало потёр пальцами переносицу. Буквы уже начали двоиться перед глазами, а часть смысла текста ускользала от восприятия. Кажется, ещё немного – и он врастёт в библиотеку. Положительно пора было сделать перерыв, но работа ещё не закончена даже наполовину. Кто виноват, что сведения не казались ему достаточно точными для того, чтобы их использовать. То учёный, проводивший исследования, славился тем, что приукрашивал факты для того, чтобы они звучали привлекательнее, то ходили слухи, что та или иная книга написана хоть и профессором, но уже после того, как он начал выживать из ума. И, конечно, научная конкуренция никуда не девалась, многие из них как будто положили всю жизнь на то, чтобы опровергать тезисы друг друга.
Честное слово, с такими авторами он сам скоро сойдёт с ума, и тогда его тоже сошлют в деревню Аару. Если бы у него было время, он бы сам поехал проверил, как обстоят дела на самом деле. Вопреки тому, что он нём думали некоторые, Альхайтам вовсе не брезговал работой в поле, когда испытывал в этом настоящую необходимость. Ему просто не нравились лишние телодвижения, не приносящие результата. Или такие, где предполагаемая итоговая польза не окупала даже половины усилий. Но в пирамидах нет людей, а ему это и нужно, хоть отдохнёт от постоянной толпы вокруг, состоящей из суетящихся и галдящих дилетантов.
Нет, не то, чтобы он вовсе не любил новичков, просто не выносил самоуверенных, если это не подкреплялось никакими реальными достижениями. Когда каждый желторотый ученик считает, что наука, особенно запреты, не про него, ведь он-то не совершит ошибок своих предшественников, он же не дурак. И им таким всё равно, что некоторые правила написаны кровью тех, кто ими пренебрёг. Альхайтам не хотел смотреть на то, как они губят себя прямо у него на глазах. Если отказываются слушать добрые советы, то, пожалуйста, пусть держатся подальше от него. Ему лично вполне хватает одного Кавеха. И пусть потом не называют его чёрствым, он же предупреждал. Не связывать же их и не запирать в подвалах Академии.
Он вновь посмотрел на страницу, которую читал несколько минут тому назад, и его внезапно озарило. Вот же та самая строчка, как он мог упустить её из виду. Всё гениальное просто, вот уж воистину.

Не все шрамы можно исцелить, не все прорехи в ткани мироздания – залатать. Чудовища, что пришли извне, с той стороны, что не предназначена для людей, и никто из смертных не может себе её вообразить, не начав сходить с ума от осознания своей беспомощности и незначительности, причинили слишком много вреда. Мёртвая почва, на которой больше ничего не вырастет. Птицы перестали петь, и лапы зверей больше не коснутся выхолощенной и выпитой земли. Глядя на то, что не смог сохранить, Моракс безмолвно и беззвучно плакал, не проливая ни одной слёзы. Он не мог, не умел, может, даже не был способен. Но, даже если глаза остаются сухими, сердце разрывается на части. Нет даже тех, кому он может взглянуть в глаза и попросить прощения, и он даже не всегда знает, где они похоронены, чтобы навестить их могилу и принести цветы.
Его благодарят, и он склоняет голову в кивке, принимая щедрые как обычно подношения с таким чувством, будто он их недостоин. Для него то, чего добились люди – бесспорный успех. Они – хрупкие и маленькие, и на свете слишком много того, что может их покалечить и убить, можно сказать, что они существуют вопреки, а не благодаря. Они как тонкие былинки, хрупкий стебель можно сломать, просто слишком сильно его сжимая в пальцах, хотя всего лишь хотел его придержать, чтобы поближе узнать аромат едва распустившегося нежного бутона. Но именно поэтому он так ими очарован, без преувеличения влюблён. Для него они – те, кто бросили вызов враждебному окружению и заставили подчиниться силы природы. Их упорство, трудолюбие и храбрость сделали службу народу великой честью, которую Моракс принял с удовольствием.
Да, они – великолепны. Но сам он не настолько хорош, как про него рассказывают, и, слушая очередные легенды в таверне, он молчит, притворяюсь, будто полностью увлечён напитком и лишь иногда вздыхая. Время от времени Моракс под очередной личиной вмешивается в плавное течение повествование, чтобы вставить несколько замечаний – ему не кажется, что он заслуживает столько похвал. Он не хочет, чтобы его чрезмерно превозносили. И, ставя его на недосягаемый пьедестал, все эти рассказчики упускали подвиги простых смертных, которые сражались бог о бок с ним и не вернулись. Много, чересчур много имён затерялись в истории. И Моракс боялся – боялся, что однажды тоже их забудет. Что, если даже самая безупречная память однажды начнёт подводить?
Теперь, когда очередное нападение и очередная опасность отражена, он ненадолго предоставлен сам себе. Ему хочется оказаться подальше, там, где его никто не знает, а, даже если слышал про Архонта страны камней, не питает к нему такого же трепетного почтения. И уж подавно не узнает его в простом страннике, шагающем по лесной тропинке.
Здесь легко и свободно дышится. Под сенью деревьев, скрывающей небеса, он не видит облаков, а лучи солнца, проходящие сквозь листву, окрашивают всё вокруг в оттенки изумрудного.
Может быть, здесь пригодится его помощь. Может быть, здесь он успеет. Ведь ему известно, что прежняя хранительница этих щедрых благословенных краёв погибла. Кто же пришёл на смену? Если сила ей не пригодится, то, может быть, совет? Что, если ей одиноко? Что, если ему – тоже? Ожидая встречи с чем-то юным, новым и незнакомым, Моракс сам ощущает себя моложе.
— Здравствуй. Меня зовут Моракс. Я пришёл увидеть ту, кто известна здесь как Малая владычица Кусанали или Буэр.
Они – не совсем соседи, хотя их страны граничат напрямую. Не так, как с Мондштадтом, где люди уже проложили удобную дорогу. Но для них, богов, это не накладывает никаких ограничений. И уж подавно это никак не помешает дружбе, даже если бы между ними лежал весь остальной Тэйват.
В её глазах – зелень трав, от неё пахнет силой. Не такой, как его собственная, возможно, она совсем не может сражаться. Но её сила способна проникнуть повсюду и понять каждого. Вместо падения тяжёлых валунов, подавляющего величия древних гор – гостеприимное переплетение цветущих лоз, доброта. Но порой нет ничего строже доброты.